С фильма Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино» (1977 год) началось второе пришествие артиста в кино. Фото: кадр из фильма.
Называя антигероя «Отцов и детей», базаровского антагониста Павлом Петровичем, Тургенев, конечно же, подразумевал неизбежную для тех лет параллель с Павлом Первым - хрущевского толка самодуром и выскочкой. Со временем отчество покойного государя забылось, аллюзия стерлась, и рожденный в 1915-м рабочий сын Кадочников сделался Павлом Петровичем без всяких высокородных намеков, несмотря на окружающий самодержавный строй.
Однако тень припадочного сатрапа-тезки все равно печатью пала на биографию артиста. В разгар войны Эйзенштейн пригласил его в «Ивана Грозного» на роль цесаревича Владимира Старицкого, явленного слабоумным и убиенного правящей родней, - как тут не вспомнить бедного, бедного Павла? Да и в прочих фильмах Кадочников по первости играл людей нервических и капризных - инженеров, агрономов и композиторов, принципиальных до ломания табуреток. Психически неустойчивые инженеры-композиторы в советских кино и жизни чаще были евреями, но евреев на протяжении всех 40-х старательно задвигали с авансцены, и Кадочников замещал их всех, старательно окая, чтоб никто не ошибся национальностью (оканье у него осталось с ранней роли Горького в фильме «Яков Свердлов», куда мэтр Юткевич взял его еще 23-летним, - с той поры он был Горьким трижды, соперничая с самим Черкасовым, непререкаемым в то время авторитетом).
Именно эмоциональная подвижность подошла Борису Барнету, искавшему исполнителя на главную роль в «Подвиг разведчика»: артисту предстояло играть не только плакатную твердость, на которую в тот момент умельцев хватало, но и чванную брезгливость к побежденным, и убедительную лесть, пуще того - вполне адекватно выглядеть в монокле. Сказать по правде, в те поляризованные годы (либо монументальный герой, либо льстивая змея) выбор у режиссера был невелик, специалистов менять личины у нас особо не выращивали. Но ледяное спокойствие майора Федотова было разовой гастролью - на протяжении 40-х и 50-х артист только и делал, что яростно мял шапку, бил кулаками по столу, нарушал, вынуждал и, кажется, сам себе надоел. Единственным спасением от скандальных правдолюбцев были возрастные роли: после насупленного Горького 40-летний Кадочников явился в накладной седой бороде и бровях профессора Дедушкина в «Запасном игроке» (за два года до бутафорского ансамбля пенсии и пляски из «Карнавальной ночи»!), где во главе бодрых старичков пел всенародно любимый шлягер «Нам года не беда», предлагал молодым нахалам простоквашу, а будучи вызван на поединок, внезапно снимал грим и оказывался довольно внушительным боксером-средневесом.
За исполнение роли Алексея Мересьева в «Повести о настоящем человеке» (1948) Кадочникову дали Сталинскую премию второй степени. Всего таких премий будет три. Фото: кадр из фильма.
Однако обмануть накладной сединой убийственный для артиста переходный возраст все равно не удалось: с начала 60-х Кадочников (не считая карликовых эпизодов) исчезает с экранов лет на 15. Из небытия его, уже седоусого и игривого, выудит Никита Михалков в «Неоконченную пьесу для механического пианино». Тогда-то и началась его вторая жизнь - исполнителя титулованных старцев из классического репертуара. Кадочников играл в уайльдовском «Идеальном муже», «Бешеных деньгах» Островского, «Сильве», «Проданном смехе» и «Сокровищах Агры». Практикующих стариков в советской России ценили - в 64 он станет народным СССР, в 70 - Героем Соцтруда.
В «Сибириаде» михалковского брата его героя зовут Вечный Дед.
Для человека, последний раз появившегося на экране в возрасте семидесяти двух за год до смерти, - вполне адекватное прозвище.